Удивительно, но начиная историческое наступление под Москвой, ставшее коренным поворотом во всей Второй мировой войне, Красная Армия уступала немцам и по количеству задействованных в операции войск - в полтора раза, и по числу танков, и, почти в два раза, в артиллерии. Если при освобождении Киева генерал Ватутин собрал до 300 артиллерийских орудий на километр фронта, а в Берлине, на отдельных участках, их число до ходило и до шестисот, то в декабре 1941 года под Москвой артиллерийских стволов было всего 12 на километр. Только по количеству самолетов советская авиация превосходила немецкую – 1000 против 615-ти. И то благодаря тому, что Гитлер, уверенный в скором падении советской столицы, 29 октября пообещал Муссолини направить на Средиземноморье дополнительные силы авиации, и уже 18 ноября 1941 года 2-й воздушный флот фельдмаршала Кессельринга отбыл в Италию, оставив под Москвой лишь VIII авиакорпус фон Рихтгофена.

Вообще одним из факторов, приведших немецкую армию к ее закономерному краху следует назвать полный провал разведки и вопиющую недооценку наступательного потенциала Красной Армии. Не успело 3 декабря руководство 4-й армией и 4-й танковой группой доложить командующему группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалу фон Боку, что вынуждены не только приостановить наступление, но и отвести части на исходные позиции, как начальник Генерального штаба сухопутных сил вермахта генерал-полковник Гальдер записывает в своем дневнике, что «сопротивление противника достигло своей кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких новых сил». На основании такого «прозорливого» взгляда своего шефа, отдел сухопутных войск генштаба уверяет фон Бока в том, что «противник перед фронтом группы армий «Центр» в настоящее время не способен вести контрнаступление». 4 декабря фон Бок на одно из донесений разведки о передвижении советских войск пренебрежительно замечает: «Боевые возможности противника не столь велики, чтобы он мог этими силами начать в настоящее время большое контрнаступление», а командующий 2-й армией фон Вейхс  даже начинает разрабатывать план перехода на зимние позиции под Москвой, собираясь создать перед ними 20-километровую «зону пустыни», в пределах которой надлежало сжечь и разрушить все дома, в том числе в городе Ельце с его 50-тысячным населением. И после таких шапкозакидательских настроений, уже буквально через сутки начинается советское контрнаступление, которое спустя несколько дней переходит в паническое бегство врага. «Мы шагаем по немецким трупам и оставляем в снежных сугробах наших раненых, - писал домой с фронта ефрейтор Залфингер. «Убитые в результате прямых попаданий бомб солдаты так и остаются лежать, никем не замеченные, - отмечал журнал боевых действий немецкой 3-й танковой группы. - Вокруг то и дело можно видеть поодиночке двигающихся солдат, кто пешком, кто на санях, кто с коровой на веревке. Вид у людей безучастный. О том, чтобы как-то защититься от беспрерывных налетов русской авиации почти никто и не думает. Наши войска больше небоеспособны». Уже 8 декабря Гальдер согласился, что группа армий «Центр» «ни на одном участке фронта не в состоянии сдержать наступление». Позже Гитлер признается румынскому маршалу Антонеску, что войска Германии в те дни находились «на краю наполеоновской катастрофы», имея ввиду повальное неуправляемое бегство французов из Москвы в 1812 году, которое не удалось остановить даже гению Наполеона.

Когда советские танкисты освободили первые населенные пункты - села Борщево и Трехднево, в последнем было захвачено 15 автомашин, кузова которых доверху были наполнены награбленным добром: пальто, юбками, кофтами, теплой обувью, одеялами, - вспоминал командир 8-й танковой бригады Александр Винтовкин. - Всем этим гитлеровские вояки, так и не дождавшись от фюрера зимнего обмундирования, пытались спастись от русских морозов». Но, конечно, дело было не только в морозе. А в том, что мы сражались за себя, своих родных и близких, за свою страну. И потому победили.