В конце ноября 1942 года в разгар контрнаступления под Сталинградом летному составу 970-го ночного бомбардировочного авиаполка была поставлена задача уничтожить немецкие переправы через Дон в районе хутора Вертячий. По предложению штурмана Панасенко командир легкого бомбардировщика У-2 сержант Ермаков решил атаковать переправу с тыла, откуда немцы не будут ожидать удара, и идти на бомбометание с выключенным мотором, на планировании, чтобы не дать себя преждевременно обнаружить неприятельским зениткам. Тем более, что при выполнении аналогичного задания у Вертячего из вылета не вернулся экипаж сержанта Щербакова.

«Линию фронта, как потом они нам рассказали, пересекли без помех, - описывал тот бой автор книги «В ночном небе Сталинграда» Борис Пустовалов. - Видно, фашистам было не до одинокого самолета, который стрекотал где-то в облаках, невидимый с земли. Наконец из темноты возникает правый берег Дона. Но, к удивлению штурмана и командира, переправы не было видно. Хорошо просматриваются уткнувшиеся в берег дороги, в беспорядке расставленные коробки танков, автомашины. А дальше лишь черная гладь донской воды. Что за наваждение! Ермаков дает газ. И тотчас же, словно фашисты этого и ждали, внизу вспыхнули прожекторы, потянулись вверх трассы снарядов и пуль. С треском разнесло обшивку фюзеляжа в нескольких сантиметрах от затылка штурмана. Вдруг Панасенко закричал: «Ах вы бисовы души! Посмотри, что удумали»! В посеревшем предрассветном воздухе, сквозь клочья облаков, стелющихся над поверхностью реки, Ермаков увидел вместо нитки переправы цепочку автомашин, словно плывущих по воде».

Оказалось, что немцы специально притопили переправу, чтобы она не была видна с воздуха. Удар летчиков оказался точен, однако самолет попал в перекрестие лучей сразу пяти прожекторов и, соответственно, под бешеный огонь зениток. «У‐2, как норовистый конь, задрал кверху нос, и в тот же момент что-то хрустнуло в его моторе. Сразу наступила тишина, - продолжал свой рассказ Пустовалов. - От встречного потока рывками продолжал вращаться расщепленный осколками деревянный винт. Завыл в расчалках бешеный ветер. Самолет, сильно накренившись влево, несся к земле. Теперь лишь секунды отделяли их от удара. Почти инстинктивно штурман потянул ручку на себя, отпрянув корпусом к правому борту кабины. И машина выровнялась. Правда, высоты ей все же не хватило. Чиркнув левой лыжей по снежному насту, У‐2 подскочил вверх, затем ударился о сугроб хвостом и только потом рухнул в снег».

Летчики оказались живы. Дело в том, что оригинальной коробчатой конструкцией У-2 защищал людей при ударах о землю, принимая всю тяжесть динамических нагрузок на себя. Тут подоспели наши солдаты, видевшие подвиг летчиков. Они и поведали, что несколько часов назад неподалеку приземлился самолет Щербакова. Спасая обнаруженный немцами У-2 сержанта Раскостова, Щербаков вызвал огонь на себя, в упор расстреляв вражеские прожектора. Попав под перекрестный огонь, летчик смог не только посадить самолет, но и, вместе с подоспевшей парой пехотинцев, взявшись за крылья, столкнуть самолет в балку, чтобы не дать его повредить минометным огнем засевшего буквально в паре сотен метров противника. А догорающие обломки машины сержанта Раскостова были обнаружены уже за линией фронта. Со смертельным ранением в грудь и оторванной кистью левой руки Раскостов еще продолжал вести свою машину. Вся нижняя часть фюзеляжа была залита его кровью. «И эти длинные, застывшие на морозе алые полосы лучше всяких слов говорили о железной воле и несгибаемом мужестве летчика. Подчиняясь велению воинского долга, Раскостов до последнего своего вздоха боролся за жизнь экипажа и самолета», - так заканчивал свой рассказ Борис Пустовалов.

Среди орденов и медалей воинов 970-го ночного бомбардировочного авиационного полка одной из самых дорогих считалась скромная медаль на зеленой колодочке – «За оборону Сталинграда».